Неточные совпадения
Я из Англии писал вам, что чудеса выдохлись, праздничные явления обращаются в будничные, да и сами мы уже развращены ранним и заочным знанием так называемых чудес
мира, стыдимся этих чудес, торопливо стараемся разоблачить чудо от всякой поэзии, боясь, чтоб нас не заподозрили в вере в чудо или в младенческом влечении к нему: мы выросли и оттого
предпочитаем скучать и быть скучными.
Если в XX в.
предпочитают говорить о плановом хозяйстве, о дирижизме, об усилении власти государства над человеком, то это главным образом потому, что мы живем в
мире, созданном двумя мировыми войнами, и готовимся к третьей мировой войне.
Я не любил читать произведения современных второстепенных и третьестепенных писателей, я
предпочитал по многу раз перечитывать произведения великих писателей (я неисчислимое количество раз перечитал «Войну и
мир») или читать исторические и авантюрные романы.
Один служит отлично, пользуется почетом, известностью, как хороший администратор; другой обзавелся семьей и
предпочитает тихую жизнь всем суетным благам
мира, никому не завидуя, ничего не желая; третий… да что? все, все как-то пристроились, основались и идут по своему ясному и угаданному пути.
Я всегда
предпочитал им открытые исследования, не потому, чтобы перспектива быть предметом начальственно-диагностических постукиваний особенно улыбалась мне, но потому, что я — враг всякой неизвестности и, вопреки известной пословице, нахожу, что добрая ссора все-таки предпочтительнее, нежели худой
мир.
— Под Бухарестом не было сражения; не мы, а турки просят
мира. Французы служат своему императору, а не турецкому султану, и одни подлецы
предпочитают постыдный
мир необходимой войне.
— Ты совершенная дура и упрямее десяти ослов! (Оборачиваясь к подошедшему директору школы, Александру Леонтьевичу Зографу.) Я ее знаю, теперь будет всю дорогу на извозчике на все мои вопросы повторять: «Татьяна и Онегин!» Прямо не рада, что взяла. Ни одному ребенку
мира из всего виденного бы не понравилось «Татьяна и Онегин», все бы
предпочли «Русалку», потому что — сказка, понятное. Прямо не знаю, что мне с ней делать!!!
В
мире, где свет и тьма, добро и зло, бытие и небытие находятся в смешении, можно понять, почему голубизне неба легко иногда
предпочесть подземную щель крота или солнечному свету тьму подземелья, ибо и им присуще бытие, а следовательно, и нечто положительное, единственное, неповторяемое.
Глафире прежде всего, разумеется, хотелось знать: действительно ли Горданов успел заручиться каким-либо покровительством. Постоянно вращаясь в
мире интриг и не имея права рассчитывать ни на какую преданность со стороны Горданова, она опасалась, что и он, не доверяя ей, точно так же, может статься,
предпочел устроиться иным способом и, может быть, выдал ее намерения. Поэтому Глафира прямо спросила своего собеседника: что ему известно о Павле Николаевиче?
Виталина. Говорю это не в упрек тебе; все это делала я не из расчетов, не из тщеславия, а так, просто, не знаю почему, может быть и потому, что имела потребность любить кого-либо, и — полюбила тебя, как дочь свою, как никого не любила в
мире, кроме мужа. А теперь?.. Нет, нет, и теперь не верю, чтоб ты могла мне
предпочесть его… твоего бывшего отца! Если бы ты это сказала…
— Отступника! с разбойниками! Вот чем платят ныне тому, который на руках своих принимал тебя в божий
мир, отказался от степеней и чести, чтобы ухаживать за тобою! И я сам не хуже твоего Бориса Шереметева умел бы ездить с вершниками [Вершник — всадник.], не хуже его управлял бы ратным делом, как ныне правлю словом Божиим; но
предпочел быть пестуном сына…
Весь
мир обернулся лицом к востоку, откуда должно взойти новое солнце, и страстно ждал его восхода, а русский писатель все еще созерцал гаснущие краски заката Здесь еще плохую службу сослужил нашей литературе ее ограниченный, почти кастовый „реализм“, тот, что синицу в руках
предпочитает журавлю в небе и порою самым добросовестным образом смешивает себя с простою фотографией.
Конечно, о несчастных погорельцах мало кто думал в эту минуту. Признаться, я и сейчас испытываю некоторое возбуждение и с огромным любопытством смотрю на картину европейского пожара, гадая о каждом новом дне. Хотя лично я
предпочел бы
мир, но утверждение наших конторских, что мы, современники и очевидцы этой необыкновенной войны, должны гордиться нашим положением, — несомненно, имеет некоторые основания. Гордиться не гордиться, а интересно.
«Буржуа» видимое всегда
предпочитает невидимому, этот
мир —
миру иному.